Загадочное сочинение. Музыка иногда делается весьма зловещей (как в страшной сказке).
А финал слушается как пародия на финал бетховенского скрипичного концерта. Даже карикатура, переходящая в некий dance macabre.
Загадочное сочинение. Музыка иногда делается весьма зловещей (как в страшной сказке).
А финал слушается как пародия на финал бетховенского скрипичного концерта. Даже карикатура, переходящая в некий dance macabre.
" В 1953 году (год смерти Прокофьева) организаторы 16-го «Музыкального флорентийского мая» предложили мне поставить на сцене Коммунального театра во Флоренции последнюю оперу Прокофьева «Война и мир», написанную по роману Льва Толстого и до того еще никогда не показанную в Западной Европе. Моим сотрудником по балетной области должен был быть Георгий Баланчин, бывший тогда уже в Милане. Мне предлагалось создать также декорации и костюмы. Переполненный радостью, я на другой же день прибыл в Милан, чтобы ознакомиться с оперой и переговорить с Баланчиным. Но это, уже посмертное, сотрудничество с Прокофьевым оказалось, увы, столь же безрезультатным, как и первое, в 1916 году. При нашей встрече Баланчин сказал мне, что он уже отказался от этой работы, так как музыка оперы лишена всех прокофьевских качеств, а либретто — унизительно для гения Льва Толстого и пропитано политическими тенденциями, неприемлемыми для Баланчина.
Может быть, менее чувствительный в этом отношении, я попытался уговорить Баланчина переменить его решение, но, прочитав либретто, сразу же почувствовал охлаждение. Можно изменить чье-либо произведение и вышить по его канве новый орнамент, который сохранит без ущерба качественный уровень оригинала. Такая перемена не является обязательно принижением этого уровня. В иных случаях она может даже послужить его повышению. Но в либретто «Войны и мира» роман Толстого обнищал до последней степени.
Я ничего не могу сказать о прокофьевской музыке, так как в тот день мне не удалось ее прослушать и я не слышал ее до сих пор. Но, зная талант Прокофьева и его творческую волю, я уверен, что некоторые формальные особенности своей композиции, способные разойтись с генеральной линией «социалистического реализма», он сумел искусно закамуфлировать и спасти. Что же касается либретто, которое Прокофьев не мог принять всерьез, то оно послужило ему чем-то вроде зонтика, или — больше того: ковчегом, в котором можно было укрыться от потопа".
(Ю. Анненков. Дневник моих встреч. Глава "Алексей Ремизов и Сергей Прокофьев")
Мне всегда либретто "Войны и мира" казалось чудовищным. Как и либретто "Семена Котко". А музыка прекрасна, особенно в "Семёне Котко".
А ведь гениальная симфония-то! А я ее сильно недооценивал и избегал слушать. Злобная и постыдная брехня Стравинского должна быть предана осмеянию, а потом забыта.
Исполнено прекрасно.
***
И вот еще что: вы будете сравнивать Стравинского или Прокофьева с Шекспиром? Я не могу даже этого представить. А Шостаковича - да, безусловно. Вот и весь сказ. И сразу ясно, кто есть кто.
Добропорядочный неоклассицизм (неоромантизм) Вайнберга на фоне гениального "неоклассицизма" Шостаковича и высокоталантливого "неоклассицизма" Мясковского я воспринимаю плохо. Иногда даже кажется чем-то тривиальным.
О Прокофьеве и Стравинском не говорю, так как с ними у Вайнберга не вижу никаких точек соприкосновения.