Слушал с classic-online. Дата записи не указана, но вероятнее всего это уже после того, как Максим уехал из СССР.
Интересное исполнение, с чрезвычайным вниманием к деталям, к четкости оркестровых линий. Пожалуй, я впервые услышал столь отчетливое проведение мелодической линии у виолончелей и контрабасов перед началом пассакалии в финале (ц. 123-124), ясный мелодический контур у валторны в "звездном" эпизоде пассакалии (ц. 130), который ассоциируется у меня с одним моментом в арии Берга "Вино". Я бы назвал прослушанное исполнение предельно линеарным.
Обе кульминации грандиозны.
И еще одна деталь, которая меня даже удивила: очень резкое выделение ударов большого барабана в середине 1-й части (ц. 24 и дальше). Эти удары делают всю "веселую" игру несколько страшноватой. Возникает даже в памяти жуткая каденция виолончели во 2-м концерте под удары большого барабана. Будто кто-то ломится в дверь.
А финал - истинная музыка Прощания, как третий акт "Парсифаля" или финал "Песни о земле". И я не могу отречься от ассоциации с "Мастером и Маргаритой":
"Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его".
Но еще и Тагор:
Телесных не чувствую пут.
Чрез Млечный путь переправился
И там растворился паломником
К вечному свету.
Кстати, ни у одного дирижера не получается так выразительно перестук ударных в коде финала, как это достигается под управлением Максима Шостаковича. И в первой записи по горячим следам премьеры в том числе.
***
Почему-то вспомнился такой случай из моей молодости. Мы пришли на камерный концерт в Малый зал (где должны были играть какие-то квартеты Шостаковича; какие именно, уже не помню). И вдруг к билетерше подходит Ирина Антоновна и спрашивает: "А Максим пришел?". Ответа тоже не помню, но возникло ощущение нечаянного присутствия в семье великого мастера, которого к тому времени уже не было в живых.
Интересное исполнение, с чрезвычайным вниманием к деталям, к четкости оркестровых линий. Пожалуй, я впервые услышал столь отчетливое проведение мелодической линии у виолончелей и контрабасов перед началом пассакалии в финале (ц. 123-124), ясный мелодический контур у валторны в "звездном" эпизоде пассакалии (ц. 130), который ассоциируется у меня с одним моментом в арии Берга "Вино". Я бы назвал прослушанное исполнение предельно линеарным.
Обе кульминации грандиозны.
И еще одна деталь, которая меня даже удивила: очень резкое выделение ударов большого барабана в середине 1-й части (ц. 24 и дальше). Эти удары делают всю "веселую" игру несколько страшноватой. Возникает даже в памяти жуткая каденция виолончели во 2-м концерте под удары большого барабана. Будто кто-то ломится в дверь.
А финал - истинная музыка Прощания, как третий акт "Парсифаля" или финал "Песни о земле". И я не могу отречься от ассоциации с "Мастером и Маргаритой":
"Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его".
Но еще и Тагор:
Телесных не чувствую пут.
Чрез Млечный путь переправился
И там растворился паломником
К вечному свету.
Кстати, ни у одного дирижера не получается так выразительно перестук ударных в коде финала, как это достигается под управлением Максима Шостаковича. И в первой записи по горячим следам премьеры в том числе.
***
Почему-то вспомнился такой случай из моей молодости. Мы пришли на камерный концерт в Малый зал (где должны были играть какие-то квартеты Шостаковича; какие именно, уже не помню). И вдруг к билетерше подходит Ирина Антоновна и спрашивает: "А Максим пришел?". Ответа тоже не помню, но возникло ощущение нечаянного присутствия в семье великого мастера, которого к тому времени уже не было в живых.
