Резкий диссонанс, в
который в своем заключительном нисхождении врезается финальное фугато «Дон
Жуана» (клавир, стр. 320[1])
содержит малое и уменьшенное трезвучия от ре
– две гармонии, замыкающие мост через всю оперу от увертюры (опора на ре минорное трезвучие) до прихода Статуи
(опора на уменьшенное трезвучие от ре, благочестиво дополненное до
уменьшенного септаккорда звуком си в
басу). Когда является Статуя, наступает поистине конец Времен, плотность
титанической Вселенной становится невыносимой[2],
и час ее бьет. После слов Статуи “Dammi la mano in pegno!” дон Жуан бодро выкрикивает “Eccola!”, не нарушая оцепенения
тональности g-moll (полного
оцепенения на тоническом трезвучии), но «пожатье каменной десницы» тяжело и
ужасно, и дон Жуан, как беспомощный ребенок, тут же кричит “Oi me”, и этот детский крик, в
котором нет уже никакого вызова, а осталась только боль, мгновенно съеживает
гармонию: появляется ре-бемоль, и
соль минорное трезвучие сменяется уменьшенным трезвучием от соль (на органном пункте Es, дополняющим гармонию уменьшенного трезвучия до
уменьшенного септаккорда). Таким образом, и здесь видно, как уменьшенное
трезвучие (и уменьшенный септаккорд) претендуют на роль тоники (см. также
начало Романса из d-moll’ного клавирного
концерта, первую арию Тамино).
Дон Жуан, в полном согласии со словами
Горация, погибает вместе с Миром (Kosmos). Он возвращает себе самообладание после
детского испуга и вступает со Статуей в битву. Эта битва спирально соотносится
с первым поединком дон Жуана с еще живым Командором, и взлетающие гаммы,
которые там, в мире людей, обозначали скорее напряжение страсти и потому
звучали и у скрипок, уходят под спуд, в бездну, к виолончелям и контрабасам, к
ним одним, и символизируют невидимое и испепеляющее адское пламя. Тут не
поединок, а действительно “gigantomachia tis peri tes ousias” (Plat. Soph., 246a)[3].
К этой записи подтолкнул
меня рассказ Э. Радзинского о том, как Ю. А. Завадский изображал лицо дон Жуана
именно тогда, когда он дает руку Статуе (речь шла не об опере Моцарта, а о
«маленькой трагедии» Пушкина). «Сперва –
дерзкий вызов, затем – удивление, а мгновение спустя – ужас и боль; взгляд, в
котором выражено сознание конца всего».
12
апреля 2001
[1] Этот аккорд в
клавире дан в виде: A-gis-f1-d2. В партитуре вертикаль такая: органный
пункт A у виолончелей и
контрабасов; Gis – у альтов; терция d1-f1 – у вторых скрипок;
d2 у первых скрипок;
тремоло литавр на органном пункте; у валторн и труб – унисон с органным пунктом
на ля малой и первой октав; далее – gis у фаготов, f2 у гобоев и терция h2-d3 у флейт. Таким образом, в клавире из
вертикали исчез звук си, дополняющий
уменьшенное трезвучие до уменьшенного септаккорда.
[2] Эта предельная уплотненность бытия (вспомним Сартра!)
выражается и в «двенадцатитоновой» фразе Статуи “Non si pasce di cibo mortale chi si pasce di cibo celeste”: a-fis-d-b-es-es-es-d-d-es-b-cis-f-h-e-d-c-A. Здесь 10 звуков,
нет соль и соль-диез, но они появляются в басах оркестра. В первый разрешается
вводный тон фа-диез, а второй сам
служит вводным тоном к ля, к полюсу, к которому устремлена
вся эта фраза.
[3] «У них, кажется, происходит нечто вроде борьбы гигантов
из-за спора друг с другом о бытии» (том 2, стр. 364). Точнее: «некая схватка
гигантов (гигантомахия) касательно сущностей (первоначал мира)».
Комментариев нет:
Отправить комментарий