В статье Б. Пастернака о Шопене (1945) читаем:
«Главным средством выражения, языком, которым у Шопена
изложено все, что он хотел сказать, была его мелодия, наиболее неподдельная и
могущественная из всех, какие мы знаем. Это не короткий, куплетно
возвращающийся мелодический мотив, не повторение оперной арии, без конца
выделывающей голосом одно и то же, это поступательно развивающаяся мысль,
подобная ходу приковывающей повести или содержанию исторически важного
сообщения. Она могущественна не только в смысле своего действия на нас.
Могущественна она и в том смысле, что черты ее деспотизма испытал Шопен на себе
самом, следуя в ее гармонизации и отделке за всеми тонкостями и изворотами
этого требовательного и покоряющего образования.
Например, тема третьего,
E-dur-ного этюда доставила бы автору славу лучших песенных собраний Шумана и
при более общих и умеренных разрешениях. Но нет! Для Шопена эта мелодия была
представительницей действительности, за ней стоял какой-то реальный образ или
случай (однажды, когда его любимый ученик играл эту вещь, Шопен поднял кверху
сжатые руки с восклицанием: "О, моя родина!"), и вот, умножая до
изнеможения проходящие и модуляции, приходилось до последнего полутона перебирать
секунды и терции среднего голоса, чтобы остаться верным всем журчаньям и
переливам этой подмывающей темы, этого прообраза, чтобы не уклониться от
правды".
Мне нелегко понять выраженную тут музыкально-теоретическую
мысль, но я думаю, что речь идет, в частности, о том, что прекрасная мелодия
E-dur'ного этюда исчезает в исчерчивающих всё пространство хроматизмах среднего
раздела, чтобы потом вновь восстать в репризе.
Нечто подобное можно услышать у Моцарта в финале концерта
C-dur K. 503 (№25). После патетических возгласов клавира вдруг возникает мелодия несказанной красоты. Сперва у клавира, потом у дерева (гобой, после него флейта) . Даже у Моцарта она
единственная в своем роде. Это именно та могущественная
мелодия, о которой пишет Пастернак. И в конце этого эпизода финального Рондо
тоже, как потом у Шопена, мелодия рассеивается, поглощается хроматизмами
(место, кстати, почти процитированное Григом в его концерте; может быть,
невольно). Но тут она больше не появляется, а звучит "простонародная"
тема рефрена. Вдруг открывается какая-то совершенно необыкновенная перспектива,
но исчезает как мираж.
Миг еще - и нет
волшебной сказки,
И душа опять полна возможным.
