Чичерин говорит о Моцарте: «Извне мрамор, внутри кровь».
Т.е., внешне изящная и строгая форма прикрывает глубокое и страстное
содержание. Но чичеринская формула немного неточна. Не хочется говорить «мрамор»
- скорее живое, прекрасное человеческое тело:
И блещут в воде
очертания тел…
Или прекрасный пиршественный зал («Шумны и светлы чертоги
птолемеевы»). Страсть не подавлена, а нашла себе прекрасную, веселую форму
проявления.
Другое же дело (другой мир),
когда вместо тела – мраморная статуя, вместо чертога – развалины древнего
храма, вместо голосов и музыки – латинские надписи на надгробиях, вместо моря –
снеговые горы и камни, вместо волн прибоя – ледяной ветер и снежные вихри. Это
мир ума, мир старческий (вспомним
Петрония в «Повести из римской жизни»). Страсть подавлена или истощена (не
уничтожена, нет!), вместо движения – покой и какие-то неравномерные всплески.
Это – блистающий мир.
Он создан в 27 концерте B-dur Моцарта,
особенно в финале, во всех этих сверх-светлых голосах флейт, гобоев и высоких регистров
фортепиано, в феерической игре и в спокойном пении. Уже близко полное
бесстрастие, мрамор, но оно еще не наступило. Мир, который мы видим, хранит
тайну. Её можно разгадать лишь тогда, когда поймешь, как возник этот мир, что
было до него, что еще страстного и
человеческого в нем сохранилось.
22 июня 1974 г.
