Пруст считает, что гениальное изобретение Бальзака – «сквозные
персонажи на протяжении всех романов»[1].
Но у Бальзака это сделано явно, как и у Вагнера. То же
относится и к вагнеровским лейтмотивам, хотя нельзя не признать, что Вагнер
пользуется лейтмотивной техникой с величайшей гениальностью. Гораздо интереснее, например, то, что в
«Парсифале» слышен, в музыке Амфортаса, едва уловимый намек на Зигфрида. Тут-то
и проявляется подлинно мифическое единство его опер. Это - идеальная опера (или
«сверхопера»), идеальное полотно, о котором Пруст пишет дальше, характеризуя
высшее единство Духа, проявляющего себя в разных произведениях[2].
Насколько же более глубоким по сравнению с Вагнером и Бальзаком
выглядит тогда единство моцартовских опер! Ведь он не пользовался ни
лейтмотивами, ни объединяющими персонажами. Но то, что он дает нам усмотреть
единое Лицо в доне Жуане и доне Альфонсо, услышать отзвуки Статуи в арии
Зарастро, то, что во всех семи операх, начиная с «Идоменея», раскрывается мотив
отречения от любви, - все это открытие гораздо более глубокое и захватывающее
по сравнению с позднейшей оперой. Моцартовский оперный миф действительно лежит
в области идеального. Подобного рода сквозной миф, но данный неявно,
закодированный, характеризует и романы Достоевского. И внутри каждого его
большого романа техника сквозных мотивов гораздо изощреннее, чем лейтмотивная
техника Вагнера, она действительно ближе к моцартовской.
12 апреля 2000 г.
За Моцартом и Пушкиным вырастают
тени Вагнера и Достоевского.
15
апреля 2000
Комментариев нет:
Отправить комментарий