Заключительный
ансамбль «Похищения из сераля» - в
отличие от итальянцев, например, финала «Севильского цирюльника» Россини – это
не просто «радость», не просто happy end. Это еще и мистическое,
сентиментальное, но одновременно исполненное нежной иронии, Lebewohl, столь любимое немецкими
мастерами, «взгляд прощальный»[1].
А финал квартета второго действия, «псевдо-канон» “Es lebe die Liebe!” в D-dur,
основан, в сущности, на том же cantus firmus, что и финал «Юпитера», фуга «Cum
Sancto Spiritu” в Мессе c-moll, последнее фугато «Дон Жуана». Моцартовский Te
Deum есть всегда Гимн Любви:
Хвала тебе, Эрос, огонь
первозданный!
Трезвучия Ми
бемоль и Ре, обрамляющие речитатив перед соль минорной арией Констанцы
(«Похищение из сераля») – словно портал, ворота, через которые мы попадаем в
соль минор арии. Конфликт Ми бемоль и Ре – один из основных в моцартовских
операх. В «Фигаро» тональность соль минор
отсутствует (среди основных тональностей номеров), но арка Ми бемоль – Ре от первого финала ко второму указывает на скрытый
соль минор – как на возможность продолжения драмы: ведь в «Похищении» Ре мажор
первого раздела квартета ведет к соль минору второго раздела, осложняющего
любовную идиллию. В результате в «Фигаро» мы имеем макрокаданс SD в соль
миноре, так называемый фригийский каданс,
который служит объемлющей аркой в вагнеровском «Тристане».
Сцепка же двух арий Констанцы, соль
минорной и до мажорной, обнаруживает «в сем характере» соединение Памины и
Царицы Ночи. Но ведь это же мать и дочь! Моцартовский анализ характеров и
впрямь заставляет вспоминать Достоевского.
[1] Нельзя не заметить сходства темы финального ансамбля
“Похищения» с темой прощального терцета из «Волшебной флейты» (№ 19),
заканчивающегося как раз словами “Lebe wohl”. Но в
«Похишении» царит уверенность молодого гения (подчеркнем – не юного, а
молодого, всемогущего молодого Мастера), тогда как в «Флейте» дает себя знать
печальная отрешенность.