"Зрелище, единственное в мире"

Отсылаю к старой записи в ЖЖ (от 7.08.10), где приведена 1-я строфа Четвертой песни байроновского "Чайльд Гарольда" в оригинале и в переводе В. Левика (прекрасном, с моей точки зрения).
Гуляя по нашей Northern Capital, я почему-то специально сосредоточил свое внимание на переводческой вольности: слов "зрелище, единственное в мире" у Байрона нет (а эти слова удивительно точно характеризуют Венецию), у Байрона написано

I saw from out the wave her structures rise
As from the stroke of the enchanter's wand...


("Я видел, как из волны подымаются ее строения, будто по мановению жезла волшебника"), т.е. "зрелище, единственное в мире" заменяет апелляцию к жезлу волшебника. Если подумать, то это точно: вряд ли настоящий волшебник склонен к серийному производству, и уж если он что-то мановением своего жезла создает, то это поистине уникально, "зрелище, единственное в мире".

Но вот у Пушкина в "Арапе Петра Великого" читаем:

"Через полтора часа они приехали в Петербург. Ибрагим с любопытством смотрел на новорожденную столицу, которая подымалась из болота по манию самодержавия" (гл. II).

Я далек от того, чтобы усматривать здесь сознательную аллюзию, но невольная аллюзия могла иметь место. Ведь Петр у Пушикна иногда преображался в некоего мага, в черновиках послания "К вельможе" он назван "сторуким гигантом":

Помчался ты туда, где наш Гигант сторукой
Наш Петр оставя трон________ брал топор

(ПСС, 3(2), с. 809).

Не говорю уж о "Медном всаднике".
Кстати, в черновиках поэмы имеется прямой намек на "Скупого рыцаря", герой которого воображает себя волшебником:

Лишь захочу, воздвигнутся чертоги,
В великолепные мои сады
Сбегутся нимфы резвою толпою...


Первоначально во Вступлении к "Медному всаднику" было: "Великолепными садами//Ее покрылись острова", что потом превратилось  в "Темно-зелеными садами // Ее покрылись острова". Пушкин тут мог думать над той же проблемой возможного и действительного, что и в "Моцарте и Сальери": то, что Барон только воображал, под манием самодержавной руки Петра становилось реальностью. И в этой связи как раз уместна замена всеобщего ("великолепный") на особенное ("темно-зеленый").

Петербург - тоже "зрелище, единственное в мире". Можно, конечно, заметить, что таких зрелищ в мире немало, но уникальность Петербурга состоит и в том, что это - своего рода изолированная точка внутри страны. В меньшей степени это относится к Венеции внутри Италии. Блок же заметил, что Венеция - не совсем Италия, как Петербург - не совсем Россия. "Я не русская, я - петербургская", - говорит Нехаева Климу Самгину.