За последние несколько дней второй раз слушаю это сочинение.
Давно, более 10 лет назад, когда я в первый раз это услышал, был поражен. Гениально, нет слов. Потом, при дальнейших прослушиваниях, как-то впечатление не было таким сильным, но вот сейчас специально прочитал авторскую "программу" в письме к Ханне Фукс от 23 октября 1926 г. и привожу фрагмент письма здесь (по книге Ю. Векслер, стр. 598-99):
"Эта музыка задумана как исповедь (которая, однако, не касается более никого, кроме тебя!) о наших любовных переживаниях! С начала моего приезда в Прагу в мае 1925-го: это I часть, Allegretto gioviale, почти необязательная, с приветливым вступительным характером. Конечно, эта часть, как и всё сочинение (я называю его лирической сюитой, но поскольку об этом не знает больше никто, то официально и ты, конечно, не можешь знать тоже. Ради бога, не проговорись! Неизвестно даже название!), наполнена тайными связями наших чисел 10 и 23 и наших монограмм H F A B (которые, слившись, образуют также начальные и конечные тоны темы "Тристана").
Но уже II часть говорит на другом языке: Andante amoroso (думаю, лучшая из мной написанной музыки) показывает тебя и твоих милых детей в трех темах, которые постоянно возвращаются в рондо. Когда ближе к концу твоя, самая красивая, теплая и искренняя, в последний раз сияет над двумя другими, темой Мунцо со славянским оттенком и остинатной темой Додо, даже ничего не подозревающий слушатель почувствует ту нежность, которая меня наполняла всегда, когда я думаю о тебе, любимая.
III часть, Allegro misterioso, изображает поначалу зыбкость, таинственность, мимолетность нашего свидания, в Allegro вставлен как Trio extatico первый краткий порыв любви, который затем положен в основу IV части, Adagio affettuoso. Лишь здесь осознание любви, поразившее как молния, развивается до большой и бесконечной любовной страсти. Слова "Ты моя, моя!" вначале восторженно произнесенные мной (дословная цитата из Лирической симфонии Цемлинского), ты повторяешь затаенно, в сладкой грезе.
Из этого краткого счастья вырывается Presto delirando следующей части (V), с его скачущим пульсом, его помрачением, вновь и вновь вторгающимся в унылую глухоту ночи, чтобы наконец достичь кульминации в последней части, Largo desolato (VI).
Клянусь Богом:
Нет ничего страшней жестокости светила,
Что излучает лёд. А эта ночь - могила,
Где Хаос погребен!*
Поймет ли кто-нибудь, кроме тебя, что должны сказать эти звуки, которые так непосредственно играю четыре простых инструмента?** Почувствует ли кто-нибудь, когда они в конце один за другим перестают играть и совсем умолкают, бесконечную печаль, которая придет за тем кратким счастьем - "покуда твой клубок разматывает время"***?"
________________________________
Примечания ниже - мои (А.Б.)
* Ш. Бодлер. De Profundis clamavi, "Цветы зла", "Сплин и идеал", XXX (перевод А. Эфрон). В оригинале:
Or il n'est pas d'horreur au monde que surpasse
La froide cruauté de ce soleil de glace
Et cette immense nuit semblable au veux Chaos...
В переводе А. Кублицкой-Пиоттух:
Все на земле ничто в сравненьи с той ужасной
Суровостью лучей холодной и бесстрастной
И с ночью, как хаос, безбрежной и глухой!
Но где и в том и другом переводе "древний Хаос"? Как у Тютчева:
О, страшных песен сих не пой
Про древний Хаос, про родимый...
**Даже в чисто тембровом отношении Лирическая сюита изумительна. Например, в квартетах Шостаковича мы не услышим ничего подобного.
***Последняя строка цитированного выше бодлеровского сонета.
(Tant l'écheveau du temps lentement se dévide!)
Давно, более 10 лет назад, когда я в первый раз это услышал, был поражен. Гениально, нет слов. Потом, при дальнейших прослушиваниях, как-то впечатление не было таким сильным, но вот сейчас специально прочитал авторскую "программу" в письме к Ханне Фукс от 23 октября 1926 г. и привожу фрагмент письма здесь (по книге Ю. Векслер, стр. 598-99):
"Эта музыка задумана как исповедь (которая, однако, не касается более никого, кроме тебя!) о наших любовных переживаниях! С начала моего приезда в Прагу в мае 1925-го: это I часть, Allegretto gioviale, почти необязательная, с приветливым вступительным характером. Конечно, эта часть, как и всё сочинение (я называю его лирической сюитой, но поскольку об этом не знает больше никто, то официально и ты, конечно, не можешь знать тоже. Ради бога, не проговорись! Неизвестно даже название!), наполнена тайными связями наших чисел 10 и 23 и наших монограмм H F A B (которые, слившись, образуют также начальные и конечные тоны темы "Тристана").
Но уже II часть говорит на другом языке: Andante amoroso (думаю, лучшая из мной написанной музыки) показывает тебя и твоих милых детей в трех темах, которые постоянно возвращаются в рондо. Когда ближе к концу твоя, самая красивая, теплая и искренняя, в последний раз сияет над двумя другими, темой Мунцо со славянским оттенком и остинатной темой Додо, даже ничего не подозревающий слушатель почувствует ту нежность, которая меня наполняла всегда, когда я думаю о тебе, любимая.
III часть, Allegro misterioso, изображает поначалу зыбкость, таинственность, мимолетность нашего свидания, в Allegro вставлен как Trio extatico первый краткий порыв любви, который затем положен в основу IV части, Adagio affettuoso. Лишь здесь осознание любви, поразившее как молния, развивается до большой и бесконечной любовной страсти. Слова "Ты моя, моя!" вначале восторженно произнесенные мной (дословная цитата из Лирической симфонии Цемлинского), ты повторяешь затаенно, в сладкой грезе.
Из этого краткого счастья вырывается Presto delirando следующей части (V), с его скачущим пульсом, его помрачением, вновь и вновь вторгающимся в унылую глухоту ночи, чтобы наконец достичь кульминации в последней части, Largo desolato (VI).
Клянусь Богом:
Нет ничего страшней жестокости светила,
Что излучает лёд. А эта ночь - могила,
Где Хаос погребен!*
Поймет ли кто-нибудь, кроме тебя, что должны сказать эти звуки, которые так непосредственно играю четыре простых инструмента?** Почувствует ли кто-нибудь, когда они в конце один за другим перестают играть и совсем умолкают, бесконечную печаль, которая придет за тем кратким счастьем - "покуда твой клубок разматывает время"***?"
________________________________
Примечания ниже - мои (А.Б.)
* Ш. Бодлер. De Profundis clamavi, "Цветы зла", "Сплин и идеал", XXX (перевод А. Эфрон). В оригинале:
Or il n'est pas d'horreur au monde que surpasse
La froide cruauté de ce soleil de glace
Et cette immense nuit semblable au veux Chaos...
В переводе А. Кублицкой-Пиоттух:
Все на земле ничто в сравненьи с той ужасной
Суровостью лучей холодной и бесстрастной
И с ночью, как хаос, безбрежной и глухой!
Но где и в том и другом переводе "древний Хаос"? Как у Тютчева:
О, страшных песен сих не пой
Про древний Хаос, про родимый...
**Даже в чисто тембровом отношении Лирическая сюита изумительна. Например, в квартетах Шостаковича мы не услышим ничего подобного.
***Последняя строка цитированного выше бодлеровского сонета.
(Tant l'écheveau du temps lentement se dévide!)
Комментариев нет:
Отправить комментарий