"Художник нам изобразил..."

Я поражаюсь, как можно так написать куст сирени, чтобы возникало видение Космоса.

(Ван Гог. Куст сирени)

Впервые мы сегодня были в новой галерее Эрмитажа в здании Главного штаба. Великолепная современная галерея на европейском уровне.

И как можно так изобразить поле маков, чтобы буквально врывался в зал безумно жаркий день?

(Клод Моне. Поле маков)

И моя любимая "Дама в саду":

Смотрю на эту картину и слышу в себе As-dur'ный прелюд Шопена, особенно эти колокольные басы в заключении.

***

Адмиралтейство наконец раскупорили:

Но вообще ходишь по этому диковинному городу и читаешь про себя Первую элегию Ахматовой

Предыстория

                            Я теперь живу не там…
                            Пушкин
Россия Достоевского. Луна
Почти на четверть скрыта колокольней.
Торгуют кабаки, летят пролетки,
Пятиэтажные растут громады
В Гороховой, у Знаменья, под Смольным.
Везде танцклассы, вывески менял,
А рядом: "Henriette", "Basile", "Andre"
И пышные гроба: "Шумилов-старший".
Но, впрочем, город мало изменился.
Не я одна, но и другие тоже
Заметили, что он подчас умеет 
Казаться литографией старинной,
Не первоклассной, но вполне пристойной,
Семидесятых кажется годов.
        Особенно зимой, перед рассветом
        Иль в сумерки - тогда за воротами
        Темнеет жесткий и прямой Литейный,
        Еще не опозоренный модерном,
        И визави меня живут - Некрасов
        И Салтыков… Обоим по доске
        Мемориальной. О, как было б страшно
        Им видеть эти доски! Прохожу.
А в Старой Руссе пышные канавы,
И в садиках подгнившие беседки,
И стекла окон так черны, как прорубь,
И мнится, там такое приключилось,
Что лучше на заглядывать, уйдем.
Не с каждым местом сговориться можно,
Чтобы оно свою открыло тайну
(А в Оптиной мне больше не бывать…)

Шуршанье юбок, клетчатые пледы, 
Ореховые рамы у зеркал,
Каренинской красою изумленных, 
И в коридорах узких те обои,
Которыми мы любовались в детстве,
Под желтой керосиновою лампой,
И тот же плюш на креслах…
        Все разночинно, наспех, как-нибудь…
        Отцы и деды непонятны. Земли
        Заложены. И в Бадене - рулетка.

И женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
С редчайшим именем и белой ручкой,
И добротой, которую в наследство
Я от нее как будто получила, - 
Ненужный дар моей жестокой жизни…

Страну знобит, а омский каторжанин
Все понял и на всем поставил крест.
Вот он сейчас перемешает все 
И сам над первозданным беспорядком,
Как некий дух, взнесется. Полночь бьет.
Перо скрипит, и многие страницы
Семеновским припахивают плацем.

Так вот когда мы вздумали родиться
И, безошибочно отмерив время,
Чтоб ничего не пропустить из зрелищ
Невиданных, простились с небытьем.
1945