Сейчас самое время вернуться к
Вагнеру.
В три приема (по акту в день)
переслушал «Тристана» в записи Карлоса Клайбера (Дрезденская Штатскапелла; Изольда
- М. Прайс, Тристан - Р. Колло, Брангена - Б. Фассбиндер, Курвенал - Д. Фишер-Дискау, король Марк - К.
Моль, пастух - А. Дермота, Мелот - В. Гётц, молодой моряк - Э. Бюхнер). Без малого 4 часов
на «сквозное» прослушивание у меня нет, а всё время проверять ДЗ и контрольные
тошно.
Что сказать?
Сложное у меня отношение к этой опере,
как и к ее автору, в последнее время.
Я не могу органично воспринимать
1-й акт. Он мне кажется даже слабым, за исключением нескольких моментов (ну, и
Вступления, разумеется). Ему нужно обязательно изложить всю предысторию, и
музыка попадает под диктат текста и словно бы не знает, что ей делать. Мечется
в каких-то судорогах.
Во 2-м акте слияние музыки и
слова гораздо органичнее, но слушая огромный ночной дуэт, я поймал себя на том,
что сейчас отдал бы предпочтение дуэту Отелло и Дездемоны в конце 1 акта «Отелло» Верди (и пусть меня побьют).
А вот третий акт гениален
безоговорочно. Синтез музыки и слова абсолютен. Само вступление задает недосягаемый
уровень: этот подъем от низких струнных, заставляющих вспомнить Чайковского и
Малера, к самым вершинам у скрипок. Что потом мы услышим в сцене пробуждения
Брюнхильды в «Зигфриде». И когда глядишь с вершины третьего акта, то ландшафт всей
оперы преображается, и она уже кажется совершенной.
Не
будем же несправедливы к Вагнеру. Перифразируя Т. Манна (писавшего о Толстом),
можно сказать, что он создал в области искусства нечто такое, о чем почти никто
не может мечтать. Только ему оказалось под силу воссоздать в XIX веке дух баховских «Пассионов»
в «Парсифале» и, в этом же сочинении, выразить музыкой некое великое и
мистическое Прощание. К чему после него приблизились Малер в «Песне о Земле» и
Шостакович в 15 симфонии.
Но при чем тут Моцарт? (могут
меня спросить).
Сразу после Вступления к «Тристану»
в ушах зазвучал моцартовский квартет Es-dur (K. 428, №16), третий из «гайдновских». Я давно называю
этот квартет «тристановским», так как во второй части, в этом сумрачном Andante con moto в As-dur есть мотив, почти тождественный с одним из мотивов Вступления
к «Тристану».
Чичерин пишет об этом так:
«В богатом страстными томительными диссонансами
Andante con moto струнного квартета Es-dur (К. 428) буквально и с почти
тождественной гармонизацией — тема любви Тристана, его лейтмотив любви, то есть
та тема, которая в самом начале Вступления к «Тристану» в партии гобоев
отвечает на другой лейтмотив у виолончели, потом она же — в конце Вступления в
гобое и затем в кларнете. Этот тристановский лейтмотив любви звучит в Andante
con moto из квартета Es-dur, причем с теми же диссонансами, страстными переживаниями
и наркотикой. Это первоисточник тристановской темы любви. Весь этот квартет —
остро чувственный, а в Andante con moto переливающиеся один в другой
томительно-страстные диссонансы—полное любовное томление, и после десяти тактов
начинается и потом повторяется и развивается с тем же тристановским настроением
этот лейтмотив любви».
(Г.В. Чичерин. Моцарт.
Исследовательский этюд. – Л.: Музыка. – изд. 5-е, доп. – С. 129)
У Т. Манна в статье «Страдания и
величие Рихарда Вагнера»:
«В 1860 году он пишет из Парижа
Матильде Везендонк: «Нередко я с тоской взираю на страну Нирваны. Но из Нирваны
быстро передо мной возникает Тристан: вы знаете буддийскую теорию возникновения
мира: легкое облачко омрачает гладь небес», - тут он вписывает те четыре
хроматически устремляющиеся ввысь ноты, которыми начинается и на которых
замирает его opus metaphysicum: gis-a-ais-h...»
(Т. Манн. Собр. Соч. в 10 тт. –
М.: ГИХЛ, 1961. – Т. 10, С. 145-146)
Я сам еще в молодости сделал тут
пометку: «Rondo a-moll Моцарта!»
По нотам (если иметь в виду
первое появление мотива: у Вагнера 2 и 3 такты (не считая затакта);
у Моцарта тт. 15-23.
И у Вагнера этот мотив называется
всё же лейтмотивом томления.
И после первого акта «Тристана» я
поставил моцартовский квартет в исполнении The Salomon String Quartet. Играют они прекрасно, даже почти все репризы выполняют
(не повторяют разработку с репризой во второй части). Но вот сейчас проследил
по нотам и подумал: а что, если эти нотки 16-ми портаменто в конце экспозиции (и
репризы) у первой скрипки сыграть чуть легче, почти стаккато? Мы услышали бы
некий смех в этом сумраке. Типично моцартовская амбивалентность.
Как у Элиота:
for
the leaves were full of children,
Hidden excitedly, containing laughter.
Hidden excitedly, containing laughter.
И
надо же! «Лёгонький» Моцарт (как выразился однажды Андрей Вознесенский, превозмогая
одышку) совсем не померк и не потерялся в черной тени вагнеровской оперы. Напротив,
«ветерком повеяло родным».
А
на следующий день после 2-го акта «Тристана» я снова поставил 16-й квартет и
сразу за ним – 17-й, «Охотничий». Обе вещи совершенно великолепны. И в
медленной части B-dur’ного квартета тоже «томительно-страстные»
гармонии, особенно после мрачной темы виолончели, хотя резких диссонансов там
нет, но «пульсирующая» гармония создает их иллюзию (если я правильно понимаю,
конечно).
Комментариев нет:
Отправить комментарий