Берлиоз против Моцарта

"Только Глюк и Спонтини обладали могуществом вызывать во мне страсть. Этим и объясняется мое прохладное отношение к автору "Дон Жуана". Из его опер чаще всего ставились в Париже "Дон Жуан" и "Фигаро", но они исполнялись на итальянском языке, итальянцами, в Итальянском театре. Этого было достаточно, чтобы я не мог преодолеть известную отчужденность к этим шедеврам. В моих глазах они грешили тем недостатком, что казались принадлежащими к заальпийской школе. Кроме того, и это было более обосновано, я был шокирован одним местом в роли Донны Анны, в которой Моцарт имел несчастье написать жалкий вокализ, оставляющий пятно на его сверкающей партитуре. Я говорю об аллегро в арии сопрано (№22*) во втором акте. В этой арии, полной глубокой печали, где вся поэзия любви предстает затуманенная слезами и в трауре, встречаются в конце пассажи до того смешные и настолько шокирующие своей неуместностью, что только с трудом верится, что они вылились из-под пера подобного мастера. Кажется, будто Донна Анна вытерла слезы и начала вдруг непристойно балаганить.<...>Мне было трудно простить Моцарту такой чудовищный промах. Да и теперь я отдал бы часть своей крови, чтобы смыть эту позорную страницу, а с ней и несколько других подобного же рода, наличие которых волей-неволей приходится признать в произведениях Моцарта".
Далее следует такое убийственное примечание автора "Мемуаров":
"Я нахожу даже, что эпитет "позорный" слишком мягок для того, чтобы заклеймить эту сцену. Моцарт совершил здесь одно из самых ужасных и бессмысленных преступлений против страсти, чувства, хорошего вкуса и против здравого смысла, какие только можно найти в истории искусства".
(Г. Берлиоз. Мемуары. - М., Музгиз, 1962. - С. 111-112.)
Несчастный Моцарт! Если бы он видел этот суровый приговор собрата по искусству.

Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает мадонну Рафаэля...

А при этом как тонко схвачен характер самой арии! Сразу вспоминаешь скорбные вздохи альтов.
Не отсюда ли, кстати, Шоу взял свое ехидное замечание по поводу "двух расплывающихся клякс на партитуре "Дон Жуана" в предисловии к "Человеку и сверхчеловеку", имея в виду "Фауста" Гуно и "Кармен" Бизе?
Но высокая ирония Моцарта была недоступна веку романтизма. Только Верди в "Фальстафе" смог подняться до нее, но этим он начал "настоящий, не календарный, двадцатый век".
Но, может, все объясняться куда проще: Моцарт сделал уступку примадонне, Берлиоз прав, и мы имеем тут одну из тех предфинальных пустот, которые омрачают нас и в "Фигаро" (арии Марцелины и Базилио). На это указывает и Аберт. И все это, если не ошибаюсь, позднейшие вставки для венских постановок опер. Таких пустот нет, между прочим, в Cosi fan tutte.

Берлиоз против Моцарта, Бардл против Пиквика...  
________________________
*Номер указан неверно. Имеется в виду ария №23, в F-dur. Хотя могла иметь место путаница в номерах из-за различий между пражской и венской редакциями.