Моцарт и Шуберт

Рихтеровское сопоставление Моцарта и Шуберта (книга Ю. Борисова, гл. «Пустая комната»[1]) гениально, но все нужно перевернуть. Шуберт – это не столько пространство Бога, сколько пространство Природы как Бога, Deus sive Natura, протяжение (himmlische Lange) как атрибут Субстанции. Моцарт же не мечется между раем и адом, бытием и ничто, а его музыка – это нульмерная диалектическая спираль, которую нельзя разомкнуть и которая требует, чтобы ее разомкнули.

---

[1] «Шуберт – это пространство Бога, абсолютное, там нет раздвоенности, нет этих судорог. А Моцарта надо остановить, чтобы успеть рассмотреть… Но именно это и недоступно» (с. 73).

Вагнер и Моцарт

Из воспоминаний Людвига Карпата о Малере:
"Вагнер и Моцарт - вот краеугольные камни оперного репертуара, - говорил мне Малер. - Все остальное должно органически присоединяться к ним". Но тогда еще не было сенсационных произведений Рихарда Штрауса, которые сегодня нужно назвать третьим краеугольным камнем оперного репертуара. К этому убеждению пришел бы, без сомнения, Малер, которому была предназначена для первой постановки "Саломея". Штраус сыграл это сочинение Малеру, и тот был вне себя. К сожалению, ему не удалось преодолеть цензурных опасений своего начальства, и "Саломея" была впервые показана в Дрездене, а не в Вене. Что же касается новых постановок, то Малер, верный своему вышеприведенному изречению, восстанавливал в правах, главным образом, Вагнера и Моцарта. Я считаю, что в этом величайшая заслуга Малера как директора Венской оперы".
(Г. Малер. Письма. Воспоминания. - изд. 2-е, доп.- М.: Музыка, 1968. - С. 323.)
И я сегодня не нашел ничего лучшего, как после вчерашнего "Зигфрида" поставить Cosi fan tutte. Я извлек из забвения запись К. Бёма (где поют Л. делла Каза, К. Людвиг, А. Дермота), которую недолюбливал из-за безжалостных купюр. Но все, что сыграно, сделано превосходно, почти идеально (на мой вкус). Правда, вздохи альтов в конце №10 не столь выразительны и слышны, как у Р. Мути. И совсем не слышно столкновение ля и соль-диез в начале №4. Точнее, не подчеркнута резкость этого столкновения, которое сильнейшим образом ощущается, когда сам играешь. Играешь-то, конечно, клавир, а слушаешь оркестр. Возможно, мне просто медведь на ухо наступил.
Вот еще у Малера о Вагнере и Моцарте (из воспоминаний Н. Бауэр-Лехнер в той же книге, стр. 501):
"В сущности, в Германии было только три совершенных оперных композитора: Моцарт, который отличался во всем, что бы он ни делал, неслыханной меткостью, Вагнер и - вы удивитесь, кто третий!". - "Вебер?" - спросила я. - "Нет! Его "Оберона", его "Эврианту" сюда никак нельзя причислить! Он служил в опере, это его изнуряло, парализовало и погубило раньше времени; кто знает, сколько и как он писал бы иначе! Третий, кого я имею в виду, - это Лортцинг. Его "Царь", его "Браконьер" по своему тексту, по действию, по музыке позволяют считать его великим оперным композитором наряду с Моцартом и Вагнером".
О Бетховене и его единственном детище - "Фиделио" говорить не приходится: он hors de concours. За что бы он ни брался - везде получается величайшее творение!"

С "Браконьером" Лортцинга у меня связано одно приключение на заре туманной юности. Записей этого композитора в 70-е годы не было у нас в стране и в помине, но клавиры продавались. И я купил несколько клавиров (петерсовских), в том числе и "Браконьера".
И сделал у себя в дневнике такую запись:
"Играл оперу Лортцинга "Браконьер". Это был хороший и поучительный урок. Парадокс: гениальных художников легче отличить друг от друга, чем отличить гения от посредственности. Я бросил играть оперу, потому что не мог избавиться от мучительного чувства, что в ней самым гнусным образом опошляются темы Моцарта, Бетховена, Шуберта. Вообще - невыдержанность стиля. Опереточные страсти, опереточная музыка и тут же довольно ловкая подделка под классиков. Но гений - прежде всего философская система, ее не построить заурядному уму. В лучшем случае он может удачно использовать технические приемы, даже с ухищрениями, но все - без синтеза. Мы же должны иногда проходить искушение пошлостью, чтобы понять, насколько мы освободились от нее для свободного восприятия гениальных сочинений. Я не мог с грустью не заметить, что еще в большой мере пошл. Вот отчего я струсил и перестал играть "Браконьера".
(21 сентября 1974 г.)

Да... "Но если бы оттуда посмотрела я на свою теперешнюю жизнь..." :)

Вызов Шопена

Когда в XIX веке композиторы стали говорить с публикой с позиций силы, и толпа им покорилась, Шопен бросил буржуазному веку гордый аристократический вызов. Сочиняя для одного инструмента, он смог стать вровень с величайшими творцами.

Брукнер - Симфония №6 A-dur (Г. Ванд)

По-моему, великолепная запись. Оркестр сверкает всеми красками. И все произведение исполнено на огромном подъеме, энтузиазм исполнителей передается даже через запись.
Мне всегда в этой симфонии с трудом давался финал. Не скажу, что и сейчас воспринял его. Чувствуешь, что именно здесь совершаются главные события, но слух уже устал, тем более, что в первых трех частях не знаешь, чему поражаться больше. Adagio - одна из изумительных медленных частей Брукнера. Его завершение напомнило мне стихи:

И как мечты почиющей природы,
Волнистые проходят облака.

И все-таки в интерпретации Ванда финал кажется наиболее убедительным.

Фрагмент неопознанного дневника

Отбор глупых

К концу письма пришло и подтверждение: старику было не  до
красных  слов.  "Если  я туп, -- писал он, -- если я не понимаю
ясных вещей и не имею достаточно глубокого образования,  и  при
этом  стремлюсь  главенствовать  и  сумею  захватить себе право
лезть в дела, мне не понятные, но затрагивающие судьбу  многих,
может  получиться  то,  что  наш Хейфец называл отбором глупых.
Непонятное     легкомысленно     отбрасывается.     Разумеется,
большинством   голосов.   Теперь   это  все  --  вредные  идеи,
вейсманизм-морганизм и кибернетика.  А  в  понятном  --  у  нас
единогласие   с  коллегами,  которые  понимают  ровно  столько,
сколько  и  я,  не  больше.  Нас,  таких  молодцов,  набирается
достаточное  количество.  И когда нас набирается достаточно, мы
можем из своей среды назначить нового Бетховена -- взамен того,
непонятного    и    надоевшего.    Можем    избрать    великого
ученого-биолога  и поставить выше Дарвина! А Дарвину -- плоский
эволюционизм пришить. И дело на него состряпать,  на  мертвого.
Мы  можем  составлять кафтановские приказы! Узнай, к чему я все
это... Я совершаю... -- тут Светозар Алексеевич резко зачеркнул
это слово и написал сверху: Я совершил!" -- и  повторил:  --  Я
совершил  нечто  загадочное для живущих. Поймет только тот, кто
сам станет собираться в дорогу. Я мог бы этого и не  совершить,
дух  мой  еще  силен.  Ан  тело, тело, Феденька, вопиет. Черная
собачка рада бы побегать еще, попугать дурачков,  да  молодости
нет.  Всю  истратила.  А тут нужна страшенная прыть. Я еще могу
владеть собой, когда на заседание вползает, как  дурной  запах,
наш  византийский  император Кассиан. И начинает меня поливать.
Или когда Саул быстро вбегает, как таракан. Терплю!  Даже  речи
их  слушаю! Анализирую! Мыслю! Но Касьян же не спит, все голову
ломает: чем бы еще меня донять. Теперь вот меня, по его указке,
потащат к ограниченному карьеристу, поднявшемуся  надо  мной  в
силу  вышеназванного  отбора. Я с ним уже общался один раз. Тут
нужны силы для противостояния. Нужна молодость. Я ведь  могу  у
него  и  закукарекать!  Нет,  не доставлю Касьяну этой радости.
Петроний вскроет себе вены, так будет лучше, достойнее".
(В. Дудинцев. Белые одежды, часть 3-я; из предсмертного письма академика С.А. Посошкова.)

"Труднейшая работа"

Обратил вдруг особое внимание на такое место в одном письме Моцарта (М. Пухбергу, в Вене, до 12 или 12 июня 1790 г.):
"Я из экономии остаюсь в Бадене и езжу в город лишь в случае крайней необходимости. Теперь я вынужден за бесценок отдать мои квартеты /: эту труднейшую работу :/, только чтобы в столь тяжких обстоятельствах поскорее получить деньги наличными".
(В.А. Моцарт. Полное собрание писем. - М.: "Международные отношения", 2006. - С. 462-463.)
Речь идет о трех последних (т.н. "Прусских") квартетах: D, K. 575; B, K. 589; F, K. 590.
Труднейшая работа. Это перекликается с тем, что он накануне пражской премьеры "Дон Жуана" говорил Кухаржу: "Ошибается тот, кто думает, что мое искусство далось мне легко. Нет ни одного значительного композитора, которого я не изучал: часто, прилежно, многократно".
Нет, не сочинял так, как соловьи поют (по выражению П.И. Чайковского), хоть и обладал "необъятной техникой" (это уже Лядов сказал о Бахе :)).

Танеев - Струнный квартет №6 B-dur, op. 19 (Квартет им. Танеева)

Впервые я прослушал этот квартет (признанный лучшим у Танеева) в Петербурге летом 2006 г., когда там же купил полное собрание его струнных квартетов (в Москве этот комплект появился гораздо позже). Тогда он мне очень понравился, но сегодня, в целом, показалось весьма занудно. Вторая часть, однако, прекрасна.
Все-таки по-прежнему моим любимым сочинением Танеева остается фортепианный квартет E-dur, op. 20. Замечу, что когда я обратил внимание Бориса Иоффе на этот квартет, то он отозвался так: "По-моему, это вообще не музыка". Такие вот могут быть взаимоисключающие мнения об одном и том же сочинении.
Я должен признаться, что пьесы, подобные Шестому струнному квартету, оставляют во мне двойственное чувство: я не могу тут, как правило, "проследить форму" (как жаловался Г. Гульд на сонаты Шуберта), мне не достает явно выраженной "драматургии"; в то же время, можно забыть об этом и слушать по мгновениям, как бы грезить слушая. Так я воспринимаю, например, квартеты Регера. То есть, эта музыка предназначена либо профессионалам, способным уже на слух воспринять конструкцию, либо грезящим слушателям вроде меня.

Год Вагнера и Верди

Надо, конечно, отметить вступление в этот знаменательный год.

Вагнер был почтен «Тристаном», но не полностью, а вступлением и заключительным монологом Изольды (М. Прайс, дир. К. Кляйбер). Эту оперу, впрочем, раз и навсегда исполнил В. Фуртвенглер с К. Флагстад в главной партии.

А сейчас вдруг стал слушать «Силу судьбы» Верди. Хотел поставить несколько отрывков, но опера не отпускает: придется слушать полностью.

Это легендарная запись с римским оркестром академии «Санта Чечилия» под управлением Ф. Молинари-Праделли с участием Р. Тебальди, М. дель Монако, Дж. Симионато, Э. Бастианини, Ч. Сьепи и Ф. Корена.

Надо будет сподобиться и прослушать какую-нибудь оперу Вагнера полностью, например, любимых мной «Майстерзингеров», этот «моцартовский сад мелодий», по определению Б. Шоу. 

Видимость и заблуждение

Еще один шопенгауэровский перл:
"Если в наглядном представлении видимость искажает действительность на миг, то в абстрактном представлении заблуждение может царствовать тысячелетия, налагать на целые народы свое железное ярмо, душить благороднейшие побуждения человечества и даже, при помощи своих рабов, своих обманутых, заключать в оковы тех, кого оно не в силах обмануть" (Op. cit., пар. 8).
Ясно, что тут вспоминаются не только костры инквизиции, а еще нечто из совсем недавнего прошлого.
Но что забавно: разрешая антиномию субъекта и объекта (см. пар. 7), Шопенгауэр мыслит точно по-гегелевски: обе стороны противоречия (субъект и объект), обуславливающие друг друга, исчезают в основании (в гегелевском смысле), т.е. в воле.

Красота и уродство

Пруст писал, что «красота есть вереница гипотез, которую обрывает безобразие, загораживая открывшуюся было нам дорогу в неизвестное».
Но есть простое совмещение в пространстве красоты и уродства. У нас в Москве таких примеров сколько угодно. Но это случается даже в Италии. Блок, путешествуя по Италии, возмущался, что Флоренция изуродована новыми домами.
Просматривая тут фотографии, сделанные в 2011 году, я нашел такой вот стык красоты и уродства:

Купол Бруннелески и идиотское светло-желтое оштукатуренное здание с торчащим "зубом". Между прочим, обратил я на это внимание только на фотографии. Когда снимал, то видел только Купол. Именно он был тематизирован, как выражается один философ по имени Мартын.

"Волшебная флейта"

Переслушал великолепную запись Г. Шолти 1969 г. (К. Дёйтеком, П. Лоренгар, С. Бэрроуз, Г. Прей, М. Тальвела, Д. Фишер-Дискау, Г. Штольце, Р. Колло, Г. Зотин; Венские филармоники, хор Венской оперы).
Лист называл "Кольцо Нибелунга" ""Волшебной флейтой" наших дней".

Новый год с Моцартом

Как отрадно встречать Новый год под музыку Моцарта!

Вчера меня по-новому поразила Серенада in B, K. 361. Я понял, что сильно недооценивал это сочинение в целом, хотя недосягаемая красота 3-й части всегда меня потрясала (как формановского Сальери).

Под новый год я попросил старшего сына поставить увертюру к «Волшебной флейте», но у него дома диск с оперой куда-то запропастился,  и поставлена была увертюра к «Фигаро». Слушая ее, я вспомнил, что тоже в молодости сильно недооценивал эту оперу (как и «Похищение», кстати говоря), помешавшись на «трех китах» - «Дон Жуане», “Cosi fan tutte” и «Волшебной флейте», постоянно слушаемых и играемых в клавире.

Прорыв произошел в 97-м году, когда я многажды слушал запись К. Бёма 1968 г. (с Э. Матис, Г. Яновиц, Г. Преем, Д. Фишером-Дискау и Т. Троянос).

Тогда, 22 июля 1997 г., я написал у себя в дневнике: