Очень интересная лекция!
Но некоторые приемы, которые Фуко характеризует как открытия Мане, можно видеть иной раз в в картинах классического стиля.
Например, символический показ расстояния путем "неправдоподобного" уменьшения тел можно видеть в "Искусстве живописи" Вермеера (Вена), где художник несоразмерно велик по сравнению с моделью. Тем самым модель символически отстраняется от мастера, а мы видим их, "топологически", совсем рядом.
Игру с лицевой и обратной стороной полотна можно заметить в одной из самых поразительных в истории живописи картин - в "Менинах" Веласкеса (Прадо). Надо, кстати, перечитать головоломный текст Фуко в "Словах и вещах" об этой картине.
Ведь что мы там видим?
Художник, изображенный на картине, пишет портрет короля и королевы, и холст повернут к зрителю. т.е. к нам, тыльной стороной, а лицевую сторону создаваемого полотна видит тот, кто встанет перед зеркалом, в котором отражаются портретируемые.
Но мы, зрители картины, видим обратную сторону "картины в картине" как раз стоя перед лицевой стороной созерцаемого реального полотна, а чтобы увидеть лицевую сторону "картины в картине" (портрета короля и королевы), нам следовало бы обойти полотно, т.е. реальную картину Веласкеса, с тыла (что невозможно, т.е., не даст желаемого результата, в силу несовпадения пространств - нашего и изображаемого; точно так же мы не можем встретиться реально с персонажами романа. Или, как бы сказал Бердяев, эта встреча невозможна феноменально, а возможна только ноуменально).
***
Пикассо, в одной из своих работ "По "Менинам" Веласкеса" изображает в пересечении линий не только "скелет" классической картины, как бы тем самым анатомируя ее, но и структуру материальной основы самого полотна (такое изображение фактуры, материи полотна, через игру линий Фуко относит к одному из открытий Мане) . Но у Пикассо читается еще и нечто зловещее в этих одушевленных геометрических фигурах (треугольниках, трапециях), что-то вроде "the pitiful, the merciful ghouls" Эдгара По. В сущности, это геометрический миф (как в платоновском "Тимее"). Но инспирировано, может быть, образом карлицы у Веласкеса, столь же реальным, сколь и гротескно-фантастическим, с оттенком чего-то зловеще-печального.
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени
И красок звучные ступени
На холст, как струпья, положил.
Он понял масла густоту --
Его запекшееся лето
Лиловым мозгом разогрето,
Расширенное в духоту.
А тень-то, тень-то все лиловей,
Свисток иль хлыст, как спичка, тухнет,--
Ты скажешь: повара на кухне
Готовят жирных голубей.
Угадывается качель,
Недомалеваны вуали,
И в этом солнечном развале
Уже хозяйничает шмель.
PS. Какое тонкое замечание у Фуко о тени флейты в "Флейтисте" Мане! Я видел этого гениального "Флейтиста" еще в молодости, в Москве, в феврале 1971 года, на луврской выставке в ГМИИ. Картина висела на главном месте, в нише Белого зала, была центром выставки. А сейчас в d'Orsay она находится в крайне неудачном месте, в каком-то полутемном закуте.
